– Так президент правда такая спокойная, ты думаешь?

– Думаю. Мне кажется, она гнет жесткую линию. И она прогрессивная, насколько это возможно для американского президента.

– То есть не слишком.

– Да, но это тоже важно. Я бы ее поставил в один ряд с Франклином Рузвельтом, Джонсоном и Эйзенхауэром.

– Это все президенты XX века. Здесь можно и Линкольна добавить.

– Да, наверное, если будет повод. Если ей придется действовать в критической ситуации. И мне кажется, ей хочется такой возможности.

– Гражданской войны из-за рабства?

– Ну, какого-то современного эквивалента этому. Я имею в виду, какие-то крупные проблемы. И неравенство, как известно, одна из них. Так что да, думаю, она очень хотела бы сделать что-то серьезное.

– Интересно. – Шарлотт задумалась. – Думаю, раз уж человек оказался достаточно глупым, чтобы стать президентом, он захотел бы сделать и что-то серьезное.

– Пожалуй, да. Соблазн велик. Я имею в виду, ты бы не подумала: «Ну, раз я теперь президент, то буду действовать осторожно и надеяться, что ничего не случится». Не подумала бы, так ведь?

– Не знаю, – призналась Шарлотт. – Это лежит как-то за пределами моих размышлений.

– И когда медитируешь, никогда не задумываешься, что бы сделала, если бы стала президентом?

– Нет. Определенно нет. Но это же ты на нее работаешь. Тебе и надо об этом думать. У нас многие считают, что глава Федрезерва – это одна из ключевых должностей.

Он удивился:

– Мне лестно думать, что ты можешь быть среди тех, кто так считает.

– А как же? Ты ведь меня знаешь.

– Ну да, вроде того.

– Да, знаешь, думаю. Наверное, мы стремились к справедливости тогда, в молодости. Это нас обоих касалось, да?

Он кивнул, глядя на нее с легкой улыбкой. Его идеалистичная бывшая по-прежнему здесь. Он отхлебнул кофе.

– Но потом я влез в финансы.

– Но это же был шаг к власти, верно? К политической экономике, а значит, к власти, а значит, ты так и стремишься к справедливости. Или можешь к ней стремиться.

– Тогда я так и думал, наверное.

– А я всегда это видела. И всегда тебя за это уважала.

– Спасибо. – Он снова улыбнулся.

– Люди лезут в финансовую сферу по разным причинам. Некоторые хотят просто заработать денег, я не сомневаюсь, но ты никогда таким не был.

– Да, пожалуй, не был.

– Я хочу сказать, сейчас же ты федеральный служащий. Значит, зарабатываешь какую-то мелочь по сравнению с тем, что мог бы.

– Это правда. Но мне нечего вообще беспокоиться из-за денег. Так что я не уверен, заслуживаю ли уважения только из-за этого. Зато можно сказать, что власть в определенных случаях интереснее денег. Когда у тебя достаточно денег, например. Такое можно видеть сплошь и рядом.

– Знаю. Но, как бы то ни было, ты уже глава Федрезерва, а это круто.

– Это интересно, врать не стану. И может, круто тоже. У меня такое чувство, будто я должен иметь больше возможностей, чем у меня есть. Как будто Федрезерв управляет собой сам или им руководит рынок или сам мир, а я просто сижу и думаю: давай, Ларри, сделай что-нибудь, измени что-нибудь, но что или как – это как минимум неочевидно. Во-первых, многое зависит от Совета управляющих, от региональных советов. Это не такая уже исполнительная система.

– Да?

– Не такая, как мне хотелось бы. Я чувствую себя больше каким-то советником, чем кем-либо еще.

Шарлотт задумалась над этим.

– Но не просто советником – советником президента и Конгресса.

– Тоже правда.

– А если ситуация станет критической, например если наступит финансовый кризис, то от твоего совета, может быть, будет зависеть все.

Он рассмеялся.

– Тогда мне нужно надеяться, что кризис наступит!

Шарлотт тоже рассмеялась – теперь обоим вдруг стало весело.

– Они бывают раз в десятилетие или около того, так что ты должен быть готов.

– Да, наверное.

Они поговорили на другие темы – о старых друзьях и знакомых тех времен, когда они были вместе. Они оба поддерживали отношения с одним-двумя и теперь делились новостями.

И так пришли к теме о Генри Винсоне.

На самом деле нет. Для Шарлотт было совершенно несвойственно спрашивать Ларри о ком-либо из его знакомых по финансам. Она никогда этим не интересовалась, а Ларри не стремился делиться подробностями своих взаимодействий с ними. Бо́льшая часть этой его жизни проходила после того, как они расстались. Так что ей нужно было еще подумать, как лучше поднять эту тему. Но она нашла способ – якобы заговорить о самом Ларри и возможном конфликте интересов, чтобы он предположил, что она просто пытается выяснить, не наживет ли он себе проблем из-за своих успехов. Это вполне укладывалось в их обычные отношения.

– Тебе когда-нибудь приходилось сталкиваться по работе со старыми партнерами, регулировать их компании? – спросила она.

Он чуть сдвинул брови – обычно-то она такого не спрашивала, – но потом поморщился, будто поняв, что снова оказался ей нужен. По крайней мере, она надеялась, что он подумал именно об этом.

– Я же не глава Комиссии, – указал он, словно парировав выпад.

– Я знаю, но Федрезерв же определяет ставку, а от нее уже зависит все, так? Значит, кто-нибудь из твоих старых партнеров может иметь выгоду от решений, которые ты принимаешь.

– Конечно, – ответил он. – Это естественно для моей работы. По сути, я влияю на всех, с кем когда-либо работал.

– Значит, и на Генри Винсона тоже? А вы же разошлись совсем не гладко?

– Да не особо.

Теперь он смотрел на нее с некоторым подозрением. Он покинул «Адирондак» после того, как совет директоров назначил Винсона генеральным. Однажды он ей признался, что перед советом стоял выбор: либо он, либо Винсон, и на некой конкурсной основе предпочтение отдали Винсону. Ларри оставили финансовым директором, но после такого поражения делать в этой компании ему было особо нечего, тем более что Ларри не нравились многие решения Винсона. Поэтому он ушел и основал собственный хедж-фонд, добился некоторых успехов, а потом был назначен главой Федрезерва – тому способствовала его старая сокурсница по юридической школе, а теперь президент США. Винсон тоже добился успехов в «Адирондаке», а потом и со своим собственным фондом – «Олбан Олбани», после того как сам ушел из «Адирондака». Так что можно сказать, что все закончилось хорошо и оба остались в выигрыше. Как это бывает. Так Ларри и объяснил ей сейчас.

– И все равно, наверное, приятно указывать ему, что делать?

Ларри рассмеялся.